Уже высылаю ))

«Уважаемый …! Мы рассмотрели Вашу заявку, присланную на художественный конкурс «Будущее за молодыми», и особенно внимательно мы изучили образец Вашего творчества (картина «Думы о будущем», один экземпляр). К нашему искреннему сожалению, данная картина не может быть представлена на нашей выставке, однако мы не сомневаемся, что этот образец Вашего творчества вполне достойно представляет всю многогранность Вашего таланта. С уважением, председатель экспертной комиссии…» - далее неразборчивая закорючка.
«Конечно, где уж нам уж! Засели, старперы, кто пишет не как они – так тех в отстойник! Своих ученичков надо пропихнуть, а подлинный талант пусть загибается! «Многогранность таланта» - издеваются, козлы старые! Моя бы воля – всех старше 40 гнать пинками из художественных советов! Эксперты, мать их..!»
Художник – будем называть его так – с горящим лицом метался по мастерской, пиная попадавшиеся под ноги табуреты, треножники, забракованные подрамники и прочие непременные спутники мастерской каждого художника.
По правде сказать, участие в выставке не было для Художника вопросом жизни и смерти – на физиологическом уровне. Свой кусок хлеба с маслом, а часто и с икрой он имел – благодаря дядюшке; тот незадолго до болезни пристроил его подмастерьем к известному мэтру, при котором Художник работал «негром». Но, как и всякий творческий человек, Художник был амбициозен, склонен к неудовлетворенности и в таком качестве считал себя непризнанным гением. Возможно, он и вправду был им – кто знает? Признание должно было прийти скоро, вот-вот, еще чуть-чуть… И снова отказ! Уже пятая выставка по счету!
Художник сильно подозревал, что его работодатель, личность более чем известная в мире искусства, консультирует экспертные комиссии, отбиравшие работы для выставок молодых художников. Увидев же в списке претендентов фамилию своего «негра», вполне естественно, что мэтр всячески блокировал его выдвижение. Не факт, правда, совсем не факт, но… сбрасывать со счетов это нельзя.
- Все бы отдал! Все, что есть! Душу бы продал! – закричал Художник. – Только бы пробиться! Только бы попасть на выставку! А там… - он закатил глаза, представляя себе славу, почести, сонм учеников и последователей его школы… Но мечты прервались на самом интересном месте – в момент вручения ему полуобнаженной нимфой своей девственности под горячее лепетание о «большой чести, которую Учитель» ей оказывает. Зазвонил телефон.

Отредактировано Robert (2010-10-16 20:24:42)

- О чем замечтался, племянничек? Как Третьяковку твоим именем назовут? – услышал Художник насмешливый голос Дяди.
Художник смутился, но Дядя покачал головой.
- Ладно, сейчас это неважно. Ты лучше скажи, как у тебя дела с выставкой? Пробился?
Художник опустил голову. Дядя тяжело вздохнул.
- Понятно. Ну что же, - он пожевал губами – как будто два серых худосочных червяка зашевелились на желтом пергаменте.
- Я ведь все понимаю. Отец твой, земля ему пухом, художник был так себе; так что весь твой гонор – от моих речей, хе-хе. Значит, мне и отвечать за твои провалы. Есть у меня одно средство, да не знаю, поможет ли оно тебе.
- Что за средство?
- Кисти. Те, что мне достались от моего учителя, а тому – от его учителя, а уж тому как достались – не знаю.
Художник нахмурился.
- Какой мне толк в старых деревяшках? Мне прорыв нужен!
- Будет тебе прорыв… - Дядя закашлялся, Художник подался назад, но тот закрыл рот рукой, а другой рукой достал из-под подушки платок и прижал его ко рту. Кашлял Дядя долго, не меньше минуты, но, отняв платок от рта, стал выглядеть как будто свежее.
- Хочешь верь, хочешь – нет. Кисти эти не простые. С ними ты полностью свой талант реализуешь и такую картину напишешь, что все закачаются и тебя новым Рафаэлем или Репиным назовут – или кем еще, по твоему выбору.
Художник внимательно посмотрел сначала на Дядю, потом – на тумбочку у кровати, где стоял пластиковый стаканчик для пилюль. Дядя перехватил взгляд, засмеялся.
- Не бойся, наркоту мне не дают. Боли почти не чувствую, так, иногда. Справляюсь. Мозги на месте. Слушай вначале историю этих кистей.
Дядя поудобнее облокотился на подушку и начал рассказ.
- Сколько им лет, никто не знает. Знают только имя их первого хозяина – Альфред фон Шлиппенбах. Говорят, он был художником, но посредственным, а хотелось ему признания и денег. И заключил он договор… с кем не надо, - Дядя сложил правую руку в кулак, оттопырил большой палец и ткнул им несколько раз в пол.
- Тот ему кисти и принес. Но есть в них одна загвоздка – когда этими кистями пишешь, должен быть натурщик. Неважно, что пишешь: портрет, пейзаж, натюрморт, главное – чтобы натурщик был. Ну, или натурщица…
- Ты чего, Дядя? – Художник, несмотря на тяжелое положение Дяди, усмехнулся.
- А ты не смейся! – Дядя резко бросил свою желтую кисть вперед, ухватив Художника за лацкан пиджака.
- Я как-то раз приехал к моему учителю на дачу, стучусь в дверь, а там не заперто. Я и зашел. Слышу – из его мастерской какие-то непонятные звуки доносятся. Я туда – мало ли что. Открываю дверь, а там -  натурщица бьется на какой-то доске, как будто привязана, и учитель рядом стоит и рукой дергает. Она меня увидела – и сразу замолчала, хотя по лицу было видно – хотелось визжать. А учитель – как увидел ее лицо, сразу от нее отскочил, у мольберта встал, кисточкой машет – вроде как  ее рисует. Так что… - тут Дядю снова разобрал кашель, - не простые это кисти.
- С чего ты это взял? – Художник пытался сохранять хладнокровие, но это плохо у него получалось.
- А с того! – Дядя вытащил из-под подушки кусок марли и несколько раз сплюнул.
- Как-то раз мой учитель меня позвал к себе, и отдал этот ящик. И сказал при этом: «Пусть он у тебя полежит. Если я к тебе приду завтра вечером, отдашь. Если нет – пусть будут у тебя, пользуйся ими, сколько сможешь». А на следующий день его забрали, - Дядя понизил голос.
- Я потом интересовался… ну, ты понимаешь у кого. Там тоже любят портреты Дзержинского в полный рост, - Дядя дребезжаще засмеялся, - в общем, учитель мой на следующий день в психушке оказался, да так оттуда и не вышел. А ящик с кистями у меня с собой. Забирай – если хочешь. И помни – мой учитель Государственную премию отхватил, да не один раз! А то стал бы я пробиваться к нему в аспиранты!
- А откуда ты знаешь, что это тот самый ящик с кистями? – Художник уже похерил напускное хладнокровие и наклонился почти к подушке Дяди.
- Так его-то учитель мне и отдал! Стал бы он отдавать на хранение ближнему ученику что-то постороннее? Так что думай, племянник. Времени на раздумье тебе – 15 минут. – Дядя завалился на подушку, и как-то обмяк.
- Дядя, а правда, что эти кисти… приносят признание? – два последнее слово Художник хотел заменить на « помогают творить», но как будто кто-то подставил ему слова, вертящиеся на языке.
- А то! – Дядя снова закашлялся и сплюнул в марлю. – Мой учитель так рисовал, что даже старики ахали!
- Ну… ладно, - Художник чувствовал себя как бы на распутье: с одной стороны, как воспитанный в светском обществе, он отрицал всякую мистику, но с другой… учитывая необходимость чуда… «Утопающий и за лезвие бритвы схватится» - вдруг подумал он и сказал:
- Согласен! Я беру твои кисти!
- И буду использовать их для создания шедевров, что бы от меня для этого не потребовалось, - проскрипел Дядя, поднимаясь с подушки и хватая Художника за руку. Художник сморщился и отдернул руку – Дядя отросшим ногтем большого пальца расцарапал ему кожу.
- И буду использовать их для создания шедевров, что бы от меня для этого не потребовалось, - послушно (и неожиданно для себя) повторил Художник.
- Вот так-то,  - Дядя отпустил Художника и откинулся на подушку. – Возьми ящик в тумбочке, вот тут, справа от меня. И иди, твори.

Ну, как начало? ))

Ну что ж продолжим... )) Хочу писать продолжение )))

- (ИО), я пришел! А дверь-то… о, пардон, уже иду на кухню… сервирую…
Художник с трудом принял вертикальное положение, добрался до кухни, сосредоточился и увидел Сергея – своего соседа снизу. Он тоже любил выпить, и состояние жестокого похмелья было ему совсем не чуждо.
- Ну-ка, (ИО), давайте…- Сергей поднес ему бокал пива и проследил, чтобы Художник выпил до дна.
- А вот и закуска! – Сергей одним движением руки наколол на вилку кусочек сала, дольку маринованного чеснока, кусочек черного хлеба – весь бутерброд разогрет с сыром в микроволновке – и препроводил в рот Художника. Тот закусил и застонал от удовольствия.
- Между первой и второй наливай еще одну! – Сергей повторил бутерброд, но вместо пива налил стопку водки – бутылка у него была с собой. Художник выпил и передернулся – но мир обрел краски…
- Между второй и третьей стремимся достигнуть многолетья! – Сергей повторил водку и закуску, но добавил три дольки маринованных помидоров (уксус доминировал) и выставил бокал с рассолом – Художник застонал от удовольствия!
- Серега, ты человек!
- Да что вы, (ИО), да я ж Вам помочь… - Сергей засмущался, но видно было, что он доволен собой.
- Серега, ты… - Художник хотел было пригласить Сергея за стол, но вспомнил – Альбина должна приехать! – Ты понимаешь, сейчас должна модель приехать… ты потом заходи, я звякну…
- Понял, (ИО), понял, испаряюсь! – Сергей, наклонив голову, вышел из комнаты в прихожую; донесся его голос – Так я в кухне оставил все нужное… Звоните, если что!
Художник добрался до кухни; «где же холст… а, вот он!» вынул из-за шкафчика загрунтованный холст – «отец научил, светлая память!»; установил его на подрамник – и тут… ЗВОНОК!
- Мастер! Мастер! Я пришла! Пустите меня, Мастер! – ограниченная лестничная клетка, казалось, отражала всеми своими плоскостями звуки в квартиру.
- Открыто! – Художник подумал и… достал ящик, полученный от Дяди. Раскрыл его. Уложил на подставку рядом с мольбертом. В то же мгновение в комнату ворвалась Альбина.
Эта женщина заслуживает отдельного описания. Стройная, сухощавая, в 35 лет сохранившая фигуру 16-летней (с первым номером бюста, прошу учесть!) – и ни единой морщинки, ни одной целлюлитной складки! Она действительно была похожа фигурой на Иду Рубинштейн, однако сходство на этом и заканчивалось.
Упомянутая Ида, судя по описаниям, была хотя и относительно стервозной, но в целом спокойной женщиной, Альбина же… вулкан, цунами, вихрь! – и это еще не полное ее описание. С таким нравом ей пристало быть любовницей какого-нибудь новорусского господина (они любят стерв … до определенного момента) – однако, учитывая их нрав, долго бы после этого она не прожила; неважно, одна или с ним. Неизвестно, понимала это Альбина или просто чувствовала – как собака чувствует, стоит ли поджимать уши, подходя к хозяину, тем не менее, в любовницы олигархов она не рвалась.
Искренне считая, что буйный темперамент могут оценить по достоинству лишь люди искусства, она вращалась в соответствующей среде, периодически претендуя на роль Музы. В настоящий момент в ее послужном списке насчитывались два композитора, два поэта, один прозаик (говорила о нем она редко, при этом делая лицо конторщицы, увидевшей в своих бумагах таракана), и два художника.

Отредактировано Robert (2010-10-16 20:38:11)

Альбина, абсолютно не сопротивляясь, скинула лифчик, стринги, туфли и легла на кушетку. «Художник» ушел в кладовку, покопавшись в картонной коробке с надписью «Полезное», достал оттуда бухту альпинистской веревки и вернулся в мастерскую. Альбина, вздрагивая от щекотки ворса кушетки (переделка из старого дивана) и вытянув руки и ноги, лежала абсолютно смирно.
- Теперь согнись так, чтобы пальцы твоих руки доставали до пальцев твоих ног, - скомандовал «Художник». Альбина покорно подчинилась. «Художник» привязал ее щиколотки к ее кистям, отрезая мастихином лишнее. Вскоре Альбина лежала связанная, расширенными глазами глядя на Художника.
- Ну что ж, начнем! – «Художник» отошел к мольберту, со щелчком расправил пальцы и не глядя взял из ящика кисть. Затем, подойдя к Альбине, он провел кистью по ее животу, слева – ниже пупка. Альбина дернулась и хмыкнула.
Ухмылка на лице «Художника» – подставка резко подвинута к кушетке – кисть брошена – выхвачена другая – кист погружается в пупок – А-ХАХА-ХАХА!
Лицо «Художника» исказилось в оскале. Он, не глядя, бросил и эту кисть, ухватил две другие и начал «рисовать» ими. Это можно было бы назвать «боди-арт», если бы на кистях присутствовал хоть грамм краски, но увы!.. Живот – внутренняя сторона бедер – подколенные чашечки – ступни – между пальцами ног (тут в ход пошли «лайнеры») – икры – снова подколенные чашечки – ягодицы (мягкие полукруглые – для разогрева) – ложбинка между ягодиц – пах – половые губы – клитор (задержимся на нем, но немного, совсем немного, только чтобы раздразнить!) – снова живот – бока (это уже пальцы; как будто месят глину; но мягко, очень мягко, проникают под ребра, вдавливают кожу!) – грудь (снова мягкие полукруглые) – соски («лайнеры») – шея (мягкие полукруглые) – лицо,  нос, уши («лайнеры»), снова шея (теперь мягкие полукруглые)…
Кисти менялись, и каждый раз в руку «Художника» ложились те, которые вызывали нужную реакцию у Альбины. Смех, визг, рычание, стоны наполняли комнату, пока, наконец, один звук – рёв – не перекрыл все остальные:
- ВОЗЬ-МИ МЕ-НЯ! ВОЗЬ-МИ МЕ-НЯ!ВОЗЬ-МИ… Художник – да, теперь уже без кавычек –, стряхнул штаны, скрестил руки на груди, зажав кисти подбородком, и вошел в набухшее, покрасневшее, с напряженным клитором  лоно Альбины. Он закинул ее ноги себе на плечи, и она напряглась, удерживая их там. Руки Художника снова держали кисти, эти кисти выписывали узоры по телу Альбины: живот – подмышки – бока – низ живота – пах – клитор – подмышки…
Альбина билась на кушетке, ее спину щекотал ворс, это добавляло остроты, ее чувствительная кожа не давала ей забыться, глаза Художника приковывали ее к кушетке, а член Художника, цепляя точку «G», раз за разом возносил ее в небеса…

- Извините, (ИО), если что не так… Может, Вам «Виагру» попить? Хе-хе… (Серегино лицо меняется, появляется страх, фиксируется в положении «не мешать ни под каким видом») Вы того… отдыхайте… звоните потом, если что… Я ж вижу, что Вам надо в себя прийти – вон какой зеленый с лица-то… Как понадоблюсь – звоните… Я и жене втык дам – чего выдумала, художника беспокоить… по вашему делу, у Вас всегда творческий процесс… так если что, звоните, я всегда помогу… А дверь я захлопну (в процессе разговора Серега встает, задом выходит из кухни, только что не кланяется в пояс).
Художник дождался, пока не щелкнул замок на лестничной площадке, подождал еще шесть минут – видимо, пока Серега не спустится к себе –, затем, выпив рюмку водки и закусив маринованными помидорами (ну, пару – тройку раз, скажем честно, выпив и закусив) и, обретя твердость в ногах, поплелся (именно так!) в мастерскую. Пожалуй, он правильно сделал, как следует выпив и по минимуму закусив, ибо в более трезвом состоянии картина, открывшаяся ему, могла бы заставить потерять сознание.
На кушетке лежала Альбина – связанная, с выпученными глазами, с пеной вокруг рта, - а на мольберте стоял холст, и на этом холсте была полноценная картина. Подойдя к холсту, Художник ощутил острое желание выпить – только вот водки под рукой не было.
На холсте была картина, которую он не задумывал и не хотел писать, но та, которую он обрисовал Альбине – «Маньяк близко!» И лицо жертвы как в фотографическом, так и в описательном плане в точности повторяло лицо Альбины…

Заранее прощу прощения у нашей горячо уважаемой Sva ))) однако... вот такое стремление ознакомить форумчан с плодами творчества ))) естественно, предлагаю для Библиотеки )))

Насколько помню, указанная точка находится во влагалище, в нижней его части, при условии, что женщина лежит на спине ))) Точное местонахождение индивидуально - при моем опыте было ближе ко входу во влагалище. Как только нащупываешь там бугорок - вот она  точка "G" ))))

Не загибайся, красавица ))) Комплексы - это лишь повод:

а) Сцепить зубы и сделать лучше;

б) Послать всех на*** и сказать: "Да, я не могу этого сделать, но я достигаю вершин в ..." ))))

Если мой новый рассказ послужит к развитию (а может, и реализации )) ) твоих эротических фантазий - значит, я писал его не зря. ))))

Отредактировано Robert (2010-10-16 21:14:14)