ВОСПОМИНАНИЯ СТАРОГО ЧЕЛОВЕКА

Позвольте представиться: Валерий Васильевич Морозов, педагог со стажем и просто мужчина хоть куда. Ну, сейчас-то я - неработающий пенсионер. Во всех смыслах, хе-хе-хе. Не только от дел отошёл, но и амурами давно перестал интересоваться. И знаете, ничуть об этом не жалею. «Баба с возу…», как говорится. Вот только чёртов воз этот до сих пор катится по наклонной, что меня вовсе не радует.

Некоторые мои знакомые-ровесники ещё пытаются корчить из себя жеребчиков, молодятся, красят плешь, глотают виагру тоннами, ну, и всё такое прочее. Я – не из таких. По-моему, всё это просто смешно и глупо. Ещё если б я встретил женщину, ради которой стоило бы так суетиться, ну, тогда… Только вот что-то не встречается мне такая. Хуже того – охватывая ретроспективным взглядом весь свой сексуальный опыт, я и там не нахожу той, воспоминание о которой как-то особо взволновало бы меня. То ли настоящие леди перевелись ещё до моего рождения, то ли мне просто не повезло в жизни, то ли – я вовсе этого не исключаю – это я сам слеп и никогда не умел разглядеть в близком существе ту самую... А может, стоящие просто меня сторонились?..

И только однажды… Лет двадцать назад… Хотя это совсем из другой оперы… Ну ладно, к чему разыгрывать старого ломаку – грешен, каюсь. Был, был всё-таки в моей жизни один эпизод, при воспоминании о котором неработающий пенсионер между моих ног вновь превращается в Энгра (как прозвала его одна приятельница-искусствоведка). Даже сейчас. Когда я рассказываю вам это. Казус в том, что я вовсе не уверен, что тот случай был связан именно с женщиной. Нет, только не подумайте, что я – латентный голубой или что-нибудь в этом роде. Просто… дело тогда было совсем в другом…

Нет, вижу, так не пойдёт. Придётся рассказать всё, как есть, в мельчайших подробностях. Слава Богу, я достаточно стар, чтобы позволить себе любые откровения, хе-хе-хе.

Так вот. Было мне тогда лет пятьдесят – самый что ни на есть мужской расцвет. И пригласили меня поработать в летнем пионерском лагере «Маяк» (то был самый закат существования пионерской организации). Подменным вожатым в старшем отряде. Там двое основных совсем мелкота оказались – парень с девчонкой, студентики-первокурсники на летней практике. С виду мало чем отличались от своих подопечных. Вот меня и попросили побыть на подхвате – помочь, приглядеть. Я и рад был. Дачи-то у меня нет, а тут тебе и солнце, и воздух, и вода, да ещё я же за это и деньги получаю. Красота!..

Забегая вперёд, скажу сразу: «отпуск» мой получился куда короче, чем я ожидал. Не досидел я до конца смены – и всё из-за того вопиющего эпизода, о котором собираюсь рассказать. Но по порядку.

Поначалу-то всё шло отлично. Я – человек, как все признают, обаятельный, что называется харизматик – да и выглядел тогда не чета себе теперешнему: подтянутый загорелый мэн с крепкими бицепсами, стрижкой под ёжик и аккуратной седеющей бородкой. Девочки, что поразвитее, поглядывали на меня не без интереса. Но я, конечно, себе ничего такого не позволял, хотя мыслишки разные, что греха таить, и мелькали. Но по своему педагогическому опыту я прекрасно знал, что такое девочки в 14-15 лет. Чихнуть не успеешь, как вдряпаешься во что-нибудь нехорошее. Поэтому чётко и неумолимо держал дистанцию.

С парнями было проще. После того, как я наглядно доказал особо отвязным свою физическую силу, а попросту – дал пару раз по мордасам, они меня зауважали, и, надо сказать, за ту часть смены, что я там пробыл, мне удалось почти из всех сделать нормальных людей. Даже самые задохлики у меня по 100 раз отжимались на кулаках. Экая жалость, что всё вышло так, как вышло! А то б я б их всех здоровяками и спортсменами мамкам на руки сдал… но ладно, чего уж теперь жалеть. Тем более, что я ни о чём и не жалею… ууууйй…. какое жуткое возбуждение… Пойду отожмусь немного на кулаках… 100, конечно, уже не получится, но хотя бы раз тридцать…

Отжался. Полегчало. Продолжаю.

Короче, в один прекрасный день случилось то, без чего не обходилось в то время ни одно пионерское лето: в лагере началась военно-спортивная игра «Зарница». Если без подробностей - суть там была в отыскивании конвертов с паролями, запрятанных в укромные уголки по всей территории, и в конечном итоге долженствующих привести более шуструю команду к заветному серебряному кубку. Победителей ждали ценные призы и внеплановый поход в бар прилегавшего к лагерю санатория.

Я, конечно, желал победы своему отряду, но без фанатизма – меня, как нормального пятидесятилетнего мужика, заботили совсем иные проблемы. В первые же дни смены я свёл знакомство с прелестной сорокалетней Эллой, продавщицей из продуктового отдела местного сельпо - и теперь усиленно её окучивал, подъезжая то с цветами, то с духами, то с умными и печальными разговорами. Насколько я знал женщин, приближался момент полной и окончательной победы. Главное было теперь – не прошляпить её, растягивая сладость предвкушения.

В тот жутко-сладостный, нестерпимо жаркий день я, по всем расчётам, должен был, наконец, получить заслуженную награду, никак не связанную с «Зарницей». Еле домаявшись до полдника, натянул что попалось помолодёжнее – зелёную майку с микки-маусом на груди, оранжевые шорты и кожаные сандалеты – и пустился в путь, к давно облюбованной мною дыре в сетчатом заборе за густыми кустами боярышника. (Направляясь к даме, я всегда ходил через этот потайной лаз, желая избежать ненужных домыслов и расспросов, мол, куда это вы, Валерий Васильич, собрались.) Никем не замеченный, обогнул корпус малышового отряда, дошёл до небольшой полянки с детскими качелями и «горкой», прокрался, озираясь, к знакомому кусту – и, пройдя сквозь него, привычно запустил ногу в ощеренную брешь в крупноячеистой сетке. Как вдруг, оказавшись уже почти за территорией, услышал именно то, чего всегда так боялся услышать:

- Валерий Васильевич, а куда это вы?..

Мне бы кинуться бежать, не оглядываясь, но острые края металлической сетки некстати впились в мою одежду. Пришлось сделать хорошую мину при плохой игре: аккуратно отцепить ржавые колючки и с достоинством встать лицом к опасным зарослям. А там, оказывается, меня уже поджидал целый вражеский отряд – трое ребят и трое девчат. Их белофутболочный лидер – здоровенный прыщавый Лёха - как раз в эту секунду почесывал задницу, поправляя вспотевшие трусы. Остальные тоже были в своём репертуаре. Толстый увалень Антон, как всегда, тихо и подленько посмеивался, показывая кривоватые зубы; загорелый, похожий на юркого жучка Герка смотрел набычившись. Девчонки, полыхая наивно-дурящей смесью свежего пота и спиртового дезодоранта, уже взяли меня в оборот: черненькая плосколицая, топорно сработанная Света цепко держала меня за правую руку, Маша, обладательница шатенистого «каре» и маленьких острых грудок – за правую, а рыжая стреловидная Ира с острым подбородком нагло схватилась за кожаный ремень моих шорт и слегка подёргивала его, показывая свою девичью власть.

- Сдавайтесь! – заявила она. – Вы наш пленник!

Игры типа «Зарницы» располагают к ненужной фамильярности и размыванию грани между детьми и взрослыми, а мелкие постыдные грешки этих взрослых – к невозможности защититься. Всё это было очень мило, но я, повторяю, торопился. Поэтому я попытался, ну, если не освободиться, то спокойно объяснить, что, мол, не приставайте ко мне с глупостями – спешу, да и неинтересны мне ваши игры, потому что искомый одиннадцатый конверт я засовывал в тайник лично, своими руками. Я надеялся, что хоть после этого они поймут, НАСКОЛЬКО мне безразличны – и отпустят, наконец, восвояси, к моей пассии, которая уже, наверное, вся взмокла от нетерпения. Увы, я недооценил детскую психологию. Реакция группы была совсем не та, что я ожидал:

- Урааа!!! Пытать его!!! Пытать!!!

Это не входило в мои планы, ибо, в чём бы их пытки не заключались, они явно грозили отодвинуть моё свидание на неопределённо долгий срок. Поэтому я всё-таки решился на то, что надо было бы, по-хорошему, сделать гораздо раньше – резко вырвался из цепких ручонок и, уже не размышляя, ломанулся прямиком через кусты. Один из них, росший немного криво, образовывал ветвями нечто вроде небольшого уютного шалаша, где было тихо и темно, и остро пахло зеленью и сыростью. Тут-то я и споткнулся о коварно вылезший из земли корень и растянулся задницей кверху на влажном ковре из мха, травы и листьев; а в следующий миг и мои преследователи, не ожидавшие такого оборота, попадали на меня кучей малой.

Девчонки и ребята вповалку. Не очень-то нравственно, подумал я, который в своём отряде следил за нравственностью в оба глаза, чуть ли не каждую ночь отлавливая кого-то крадущимся по коридору в ночнушке или пижаме, с накрашенными губами и тюбиком зубной пасты в потном кулачке. Таких я на следующий день публично позорил на линейке, чтоб было неповадно. Пусть знают сызмала, что зло должно быть наказано. Я и этих имена порешил себе переписать и отзвониться их родителям, пока не грянул гром. Слишком уж непозволительно фамильярно они вели себя со мной, взрослым человеком, и никакая чёртова «Зарница» этого не оправдывала.

Но додумать эту светлую мысль я не успел. Ибо в следующий миг случилось нечто неожиданное и подлое. Кто-то с силой зашерудил железными пальцами у меня между рёбер, и в следующий миг я, корчащийся под завалом аки дождевой червь, поедаемый муравьями, с ужасом и стыдом услышал собственный блеющий хохот.

Это был какой-то кошмар. Никогда не подозревал, что я, в свои-то годы, могу бояться щекотки. Последний раз меня щекотали, кажется, лет 40 назад (с рыданиями, двоюродная сестра, в гостях у бабушки, когда я отыскал и с мерзкими комментариями читал вслух её личный дневник). В общем, я про эту область жизни просто как-то забыл. И вот теперь мне грубо напомнили… Да как грубо! Это сейчас я так спокойно и добродушно рассуждаю. А в ту минуту я, конечно, ни о чём не рассуждал, а просто бился всем телом, стараясь вырваться от щекочущих рук, и блеял как козёл. Но легче мне от этого не становилось – зажат я был крепко. А мой невидимый мучитель, видно, решил, что я слишком хорошо держусь и, вонзив пальцы ещё глубже, засверлил ими наподобие электродрели…

И вот тут я уже попросту заорал, как резаный, соображая только одно: если это продлится ещё хотя бы мгновение, мой мозг не выдержит и взорвётся от запредельной остроты бытия. Освободиться у меня не было никаких шансов, так что надежда была только на одно: что мой агонизирующий, полный предсмертного отчаяния вопль напугает мучителей.

Удивительно, но мне повезло: так оно и случилось. Пытка в тот же момент прекратилась и я услышал сверху тихое нервное перешёптывание: «Вы чего, осторожней… Он же старый… Может, у него сердце больное или мочевой пузырь…»

Вообще-то я был подтянутым мужчиной в полном расцвете сил и в иное время такая точка зрения оскорбила бы меня, но в тот миг мне это было выгодно. Я лежал и наслаждался покоем, даже почти не обращая внимания на навалившиеся сверху потные тела. Увы, покой мой был недолгим. Мои ноющие рёбра, правда, оставили в покое, зато я в тот же миг почувствовал, что с меня стаскивают сандалии. Ещё не успев испугаться, я ощутил смущение, ведь было очень жарко, а я вовсе не был уверен в аппетитности своих голых ступней.

- Что вы себе позволяете? – попытался уже всерьёз воспротивиться я, - я же вам не ровесник, в конце концов?..

Но тщетно. Когда чей-то осторожный палец прикоснулся к моей ступне, я рефлекторно дёрнулся – такие вещи всегда неожиданны, как к ним морально не готовься. Ну, далеко убежать у меня не вышло, ведь я был зафиксирован жёстко. Зато моё движение не осталось незамеченным и вызвало на том конце провода прилив энтузиазма: быстрые ласковые пальцы защекотали меня сразу по обеим подошвам, от пальчиков к пяточкам и обратненько. Извините за такие противные суффиксы, но, когда вам так нежно делают там, невозможно думать о частях своего тела как-то иначе. На глазах у меня даже слёзы умиления выступили, хорошо, что в сумраке зелени этого никто не мог видеть. Я заскрежетал зубами, впился ногтями в почву под собой, не желая больше радовать садистов рефлекторно издаваемыми звуками.

- Валерий Васильевич, может, расскажете всё сразу и не будете тратить своё и наше время? – вежливо спросил над правым ухом металлический голос Герки. В голове невольно мелькнул вопрос, а кто его же родители. И что получится из этого парня в будущем, если он уже сейчас даже в такой неудобной позе разговаривает, как знающий себе цену работник спецслужб. Честно говоря, я уже хотел плюнуть и сдать им этот чёртов конверт, пусть радуются. Но понимал, что надо терпеть до конца. Моё реноме педагога и вожатого было уже безнадёжно подмочено и спасти его было можно теперь только одним – стойкостью в главном.

Да и, честно сказать, по сравнению с рёбрами не так уж всё это было и непереносимо. В принципе, я мог бы так держаться ещё довольно долго и даже не без удовольствия. Может, быть, поэтому я теперь не особо и дёргался: было щекотно, но и приятно одновременно, чего я тоже не испытывал ещё не разу в жизни. Как-то было: или одно или другое. А тут такая вот двойственность, ну надо же, бывает же такое!.. Ни одна женщина мне так не делала. Только бы снова не заблеять. Дамам вообще-то нравилось, что я никогда не мог сдержаться во время ласк, но тут я всё-таки имел дело с подростками, даром что наглыми и переразвитыми, и не хотел ранить их психику.

Я даже начал размышлять о том, кто бы это мог быть – на девичьи пальчики вроде не похоже, крупноваты, но и для парня слишком нежно. Так что, скорее всего, то было нечто промежуточное: толстый Антон. Что-то с обменом веществ. Толстяки вообще очень чувственны. А тут всё усугублялось ещё и возрастом. Наверняка он не нравился сверстницам, такие немного придурковатые тюфячки обычно не имеют успеха у девчонок. А подростковые желания-то от этого никуда не деваются и, наверное, ночами, когда вся палата уже храпела, он ворочался без сна и грыз подушку, мечтая, чтоб кто-то сделал с ним хоть что-нибудь подобное тому, что он сейчас вытворял со мной. Я прямо физически чувствовал, как он вымещает на моих ох, каких чувствительных ступнях всю свою накопленную за 14 лет нереализованную нежность и жажду любви…

Внезапно я поймал себя на том, что, нет, на сей раз не блею, но неудержимо и нервно хихикаю. Причём я сам толком не понимал, отчего именно. То есть причины было две. С одной стороны, мне было щекотно, с другой – я вдруг увидел себя со стороны: немолодой мужик с седой бородой лежит в кустах и ему чешет пятки толстый 14-летний пацан. Это было жутко смешно. Причём я не понимал, что первично, что вторично: то ли ситуация такая дикая, что я уже и смех от лёгкой щекотки не могу сдержать, то ли мои нервы так раздражены утончённым щекотанием, что я не могу не реагировать на комизм происходящего. Нет, по отдельности по каждой из этих причин я бы сдержался, но вместе… Короче, я уже не мог ничего с собой поделать. Хихиканье вырывалось из меня неконтролируемо, все наверняка его слышали, и мне было жутко стыдно от этого, но я утешал себя тем, что тайну всё-таки не выдаю. Даже когда Герка, поощрённый явным успехом, снова и снова зундел мне в ухо своим жестяным тенорком: - Ну, так где конверт, Валерий Васильич? – я находил силы, чтобы через хихиканье отвечать ему: - Не скажу, не скажу, не скажу!!!...

В довершение беды я вдруг почувствовал, что начинаю возбуждаться. Аж трудно стало лежать. Только этого ещё не хватало, с ужасом подумал я. Всегда с презрением и осуждением относился к тем своим коллегам, кто опускается до педофилии хотя бы в потаённых мыслях (для них самих, конечно, потаённых. А на самом деле всё полностью и в деталях отражается на их сальных рожах). Хотя, конечно, в данном случае я сам – жертва. Размышления эти были малоприятными, но ни хихикать, ни возбуждаться перестать мне не помогли. Хорошо ещё, что было темно и я лежал на пузе.

А тут ещё эта копошащаяся, возящаяся, ползающая по мне сверху тяжёлая и влажная девчоночья масса... И злобный, цедимый сквозь зубы басок Лёхи, чьему лидерскому статусу явно не шла на пользу моя стойкость: 

- Чего филоните, куры? Давайте уже, работайте, а то призы прохлопаем!

Я успел ещё подумать о том, что, видимо, его раздражение вызвано плохо скрытой ревностью. Ведь эти поганки и не собираются с меня слезать и явно наслаждаются ситуацией. Что ж, я и вправду мужчина хоть куда. Но в следующий миг мне стало не до тщеславных мыслей. Ибо внезапно все 60, или сколько их там было, юрких пальцев, включая Геркины и Лёхины, защекотали меня разом во всех уязвимых местах. Истошное, почти девчачье верещание, которым я зашёлся от этого, было слышно, наверное, по всёму «Маяку». Притом это было совсем другое, чем с рёбрами – там я мог думать, но только одну-единственную мысль – как избавиться от страшной, почти болезненной щекотки. Теперь же у меня не было даже этой одной узкоколейной мысли, может быть, потому, что на сей раз мне не было ни страшно, ни унизительно, а просто щекотно, зато везде! Я уже не думал, как освободиться, я вообще ни о чём не думал! Даже о том, что должен хранить какую-то тайну (пытальщики просчитались – в тот момент я забыл об этом напрочь). И даже о своём реноме пожилого вожатого. В этот момент я им не был. Я вернулся в детство, стал одним из этих четырнадцатилетних, нет, куда младше их – мне было лет 9-10, не больше. И они меня щекотали, а я брыкался, чем мог, и с подвизгиваниями хохотал, уже ничего не стесняясь – чего стесняться ребёнку-то?..

Кажется, иногда я даже выкрикивал: «Не надо!» Не то что бы действительно было «не надо», скорее, это были рефлекторные возгласы в состоянии, когда некогда подбирать слова. Притом я начинал постепенно чувствовать что-то интересное и новое - щекочимые точки на моём теле сливались в единую сладостную электросистему. Даже занудный Геркин голос, который так и впивался мне в уши: - Признайтесь, Валерий Васильевич… Будет хуже… Мы вас всё равно так просто не отпустим… Лучше признайтесь… - мне не мешал, а только обострял ощущения. Сначала я даже сам не понял, что происходит – неимоверное удовольствие, с каждой секундой нараставшее в моём теле, казалось мне естественным продолжением происходящего. Или не совсем естественным?.. Но ощущение блаженства нарастало, а вскоре сконцентрировалось в одной точке, и я не мог уже не осознавать того факта, что кто-то просунул руку между моих ног, кажется даже забравшись под шорты, и щекочет мне то, чего щекотать пожилому вожатому ни в коем случае не следует.

Поначалу я решил, что это просто чья-то шаловливая ручонка ошиблась адресом и попала не туда – мало ли какие бывают казусы в темноте? – и попросту, в чистоте душевной наслаждался замечательной ошибкой. Но тут оказалось, что ошибкой тут и не пахнет, ибо чей-то голос, вот только я не так и не смог разобрать, девчачий или пацанский, зловеще и мокро зашептал мне прямо в ухо:

- Что, Валерий Васильич, приятно?.. Признавайтесь.

Даже в своём невообразимом положении я был шокирован.

«Как вам не стыдно!!!» - хотел выкрикнуть я… но, увы, не смог себя заставить. Потому что обладатель шёпотка, кем бы он ни оказался, был жестоко прав: удовольствие я в этот миг испытывал такое, что было не до морали. Мне было уже всё равно, кто это: прыщавый Лёха или острогрудая Маша – я жаждал только одного: продолжения. Но остатки вколоченного отцовским ремнём советского воспитания всё ещё жили во мне, и я, собрав в кулак всё ускользающее самообладание, завопил:

- Щекоооотноооо!!!!!

Уж лучше все подумают, что я так сильно боюсь щекотки, чем узнают, что со мной творится на самом деле, - стучал во мне инстинкт самосохранения, меж тем как взбесившийся Энгр, ревя от ярости и восторга, взрывал в земле борозды на полметра вглубь. Но неведомого мучителя было не обмануть:

- А хотите, я перестану?.. А?.. Хо-хо-хо.

- Неееет!!! – завопил я, счастливый, что могу, наконец, расслабиться – и быть абсолютно, панически, до последнего атома искренним. – Не наааадоооо!!!!

- Конвеееерт... – звучало в моих ушах влажное стерео: с одной стороны – Он(а), с другой - Герка, щекотавший мне левую подмышку и явно расценивший мой крик по-своему. А справа ещё и пригрозили на всякий случай:

- Считаю до трёх – и убираю руку! Раз… два…

Где-то на краю мозга, куда ещё не добралась дрожь наслаждения, сотрясавшая всё моё существо, я расчётливо понимал, что, если признаюсь слишком быстро, могу всё-таки проиграть. Мне надо было довести терпение своих палачей до той грани, где моё тело, уже превратившееся в хохочущий сгусток блаженства, больше не будет нуждаться в их услугах. И я стал выкрикивать по одному слову в секунду: «спортивная!» - «аллея!» - «статуя!» - «дискобола!» - «расщелина!» - «между!»… - На этом месте там подо мной, где только что была мать-сыра-земля, открылась бездна, звезд полна, и я всем своим ликующим существом понял, что заветная грань пройдена. Но остаток фразы пригодился мне, чтобы замаскировать уже рвущийся из меня громкий и абсолютно неудержимый вопль всесокрущающего животного наслаждения:

- ПОСТАМЕНТОМ И АСФАААААЛЬТОООООМ!!!!!

Я договорил как раз вовремя.

…Когда я вновь обрёл способность к восприятию внешнего мира, то обнаружил, что уже стою на коленях – а палачи, смущённо переговариваясь, поддерживают меня под локотки, видимо, собираясь помочь мне выдвориться из их сырого и тёмного гестапо. Я не стал испытывать их терпение и пополз на свет сам. Снаружи мне почти без посторонней помощи удалось встать на подкашивающиеся ноги. Я был весь в земле и зелени. Смущённые пионеры помогли мне отряхнуться. Все чувствовали себя как-то неловко. А хуже всех – я, потому что я знал, что среди них есть кто-то, кто ЗНАЕТ… Грязная, изощрённая малолетняя сучка!.. А, может… Гадать об этом я пока не решался. Пошатываясь, я добрался до своего корпуса, заполз в вожатскую, закрылся изнутри на задвижку (что было строго запрещено лагерными правилами) и, рухнув на нерасстеленную кровать, на несколько часов заснул мёртвым сном без сновидений.

О своей продавщице, ожидающей меня с романтическим ужином, я в тот вечер так и не вспомнил.

Вражеская команда выиграла «Зарницу». Спасибо им, они поступили как люди чести – о моём предательстве и позоре не узнал никто. Впрочем, может, это вовсе и не честь была, а просто они сами где-то в глубине души понимали, что совершили нечто такое, в чём невозможно признаться никому. И вправду. Если вдуматься, то даже в моём положении было бы менее постыдно рассказать о случившемся.

Но я, конечно, не рассказал. Но и жить, как раньше, уже не мог. В первые три дня я просто отходил от произошедшего, стараясь лишний раз не показываться никому на глаза (мой отряд почувствовал волю и обнаглел: повадились курить на чёрной лестнице). Потом началось безумие. Я позволил себе вспоминать, а вместе с воспоминаниями пришло дикое желание пережить то же самое вновь. Но не станешь же подходить к детям и спрашивать: не ты ли это щекотал моего Энгра?..

Я старался рассуждать логически. Герка отметался сразу. Толстый Антон – наполовину, я ведь не был на 100 процентов уверен, что это именно он щекотал пятки. Оставался здоровенный Лёха и три девчонки. То есть за девчонок шансов было больше. Это утешало: я уже начал смиряться с тем, что оказался (пусть и пассивным) педофилом, но чтоб ещё и голубым… этого открытия мой мозг мог и не перенести. Я стал под благовидным предлогом спускаться к ним в отряд: всматривался, надеясь по выражению лица или мелькнувшему жесту понять… Но всё тщетно, все трое, да что там, все четверо с половиной вели себя с таким классическим безразличием юности к седой бороде, что в конце концов я оставил свои осторожные заезды. Несколько раз мне удалось принюхаться к волосам. Я надеялся узнать по запаху… Но тщетно. Все пятеро (да-да, я, отчаявшись и Лёху с Антоном обнюхал!) пахли одинаково подростковым шампунем и не оставляли мне ни единого шанса на счастье.

Я понял, что схожу с ума, когда, сидя на широком подоконнике, поймал себя на том, что смотрю вдаль и мечтаю: буду следить за этими девочками, дождусь их совершеннолетия, и вот тогда-то и задам каждой вопрос в лоб, - а на признавшейся женюсь. А если это окажется Лёха или Антон… что вероятнее, уж больно они с Энгром были вась-вась … ну что ж… придётся сделать некоторую переоценку ценностей… На этом месте я понял: всё, пора завязывать. Ещё не хватало крезануться на половой почве. Я – человек ответственный, но до сей поры Иришка с Серёгой вроде неплохо справлялись с нашими питомцами, справятся и без меня.

И я подал директору лагеря заявление об уходе.

Я бежал в Москву, как бегут от дьявола. Ещё месяца два я не мог ни есть, ни работать, ни общаться с друзьями, живя словно в каком-то бреду. Потом, постепенно, наваждение начало отступать, забываться…

Конечно, в своей личной жизни я искал повторения. Нескольких дам даже удалось заставить щекотать меня. Я давал строгие указания – как и где. Но всё было как-то не то. Я злился, раздражался на их тупость и нерасторопность, что вызывало у дам впечатление «тяжёлого характера» и заставляло их бежать со всех ног от такого неудобного партнёра. Потом подошла старость и надобность в дамских услугах благополучно отпала сама собой. Но и теперь, в семьдесят с лишним, когда я вспоминаю этот случай, моё тело будто пронизывает сладкая молния и парализует на несколько секунд. А когда я прихожу в себя, бегу отжиматься на кулаках – чтобы полностью нормальзоваться, мне приходится сделать не меньше тридцати отжимов. Запах зелени… Перешёптывания… Щекотка… Ах, чёрт… Рраз… Два… Три…