Я б Ы рендей, я не крЫтик.

Н-да, не видать мне и такого рая, в этом ты прав.
Зря я тогда ту операцию купли-продажи совершил, зря...

ГРИНЯ: дочитав документ по второму разу, с большим  сомнением  мотает
щеками.
     АГАСФЕР ЛУКИЧ: Замечания? Дополнения?
     ГРИНЯ: Не пойдет так. Не  нравится.  Тут  у  вас,  например,  сказано
прямо... (читает вслух) "Передаю  мою  особую  нематериальную  субстанцию,
независимую от моего тела..."  Не  пойдет.  Насчет  субстанции  я  справки
навел, много неясного... Тем более - "особая".
     АГАСФЕР ЛУКИЧ: Понял вас. Разумно.
     ГРИНЯ: Во-вторых. Не передаю, а, скажем, отдаю в аренду...
     АГАСФЕР ЛУКИЧ: На девяносто девять лет.
     ГРИНЯ: Н-н-н... Ладно. Это еще туда-сюда... Тоже, между прочим, могли
бы навстречу пойти... Ну, ладно.  И  главное!  (Строго  стучит  ногтем  по
бумаге.) Прямо здесь должно быть сказано: трешками! Других не приму!
     АГАСФЕР ЛУКИЧ: Момент! (Жестом фокусника выхватывает  из  портфеля  и
кладет  перед   Гриней   новый   роскошный   лист,   исписанный   тем   же
каллиграфическим почерком.)
     ГРИНЯ: подозрительно поглядев на Агасфера Лукича, вновь погружается в
чтение.
     Я: только диву даюсь, на какие ухищрения  приходится  идти  нынешнему
страхагенту ради трех рублей; я заметил уже, что  первый  каллиграфический
лист  словно  растворился  в  воздухе,  на  скатерти  его  больше  нет,  и
неприятные подозрения во мне укрепляются.
     ГРИНЯ (прочитав, передает лист мне): "Ознакомься, Корнеич", - говорит
он озабоченно.
     Я: ознакомливаюсь, и волосы мои встают дыбом.

ПЕРЕДАТОЧНЫЙ АКТ
     Я,  нижеподписавшийся  Григорий  Григорьевич  Быкин,  в   присутствии
свидетеля,  названного   мною   Сергеем   Корнеевичем   Манохиным,   отдаю
предъявителю сего в аренду на 99 (девяносто девять) лет, считая с  сего  1
августа   19..   года,   свое   религиозно-мифологическое   представление,
возникающее на основе олицетворения жизненных процессов моего организма, в
обмен на 2999 (две тысячи девятьсот девяносто девять) казначейских билетов
трехрублевого  достоинства  образца  1961  года.  Каковая   сумма   должна
оказаться в моем распоряжении в течение двадцати четырех часов  с  момента
подписания мною данного акта.
     Дата. Подпись.

     Я: в полном обалдении принимаюсь читать все сначала.
     ГРИНЯ (скворчит у меня  над  ухом):  Религиозное...  это...  как  его
там... религиозное - это одно, не жалко... А субстанция  -  совсем  другое
дело, как ты считаешь, Корнеич?
     АГАСФЕР ЛУКИЧ (ласково вещает где-то на краю моего  сознания):  Очень
разумно, очень здраво поступаете, Григорий Григорьевич.
     Я (как  всегда,  слетевши  с  рельсов  повседневности,  оказавшись  в
положении идиотском и абсолютно фальшивом, перескакиваю в  истинно-мужскую
грубоватую иронию и произношу первую же пришедшую на ум пошлость): "С тебя
полбанки, Гриня, в честь такого дела!"
     Даже то ничтожное мозговое усилие, которое потребовалось  мне,  чтобы
изрыгнуть вышеприведенную пошлость, оказалось, видимо,  в  тогдашнем  моем
состоянии чрезмерным. То ли  обморок,  то  ли  прострация  овладели  мною.
Дальнейшее вспоминается  мне  урывками.  И  как  бы  сквозь  некую  вуаль.
Отчетливо помню, однако, как Агасфер Лукич,  опасливо  отклонясь,  раскрыл
портфель, и оттуда, словно из печки с раскаленными углями, шарахнуло живым
жаром, даже угарцем потянуло, а  Агасфер  Лукич,  схвативши  (видимо,  уже
подписанный  Гринею)  акт   передачи,   сунул   его   в   самый   жар,   в
багрово-тлеющее,  раскаленное,  и  торопливо  захлопнул  крышку,   лязгнув
железными замками.
     - А не сгорит оно  там  к  ядрене-фене?  -  опасливо  спросил  Гриня,
следивший за всей этой процедурой с понятной настороженностью.
     - Не должно, - озабоченно ответствовал Агасфер  Лукич  и  наклонил  к
портфелю живое ухо, как  бы  прислушиваясь  к  тому,  что  происходит  там
внутри.

вот так оно всё и было, да?