Курт сейчас на небесах
Текст: «Парк культуры». Фото: Reuters.

Умер Курт Воннегут.

Курт Воннегут умер.

Такие дела, конечно же. Такие дела.

Ему так и не дали Нобелевскую премию, и это хорошо, что ему ее не дали. Разгильдяям не положено давать Нобелевскую премию, это вредит их карме. А Курт Воннегут-младший был большим разгильдяем, может быть, самым великим из тех, кто приходил в этот дураковатый, в общем-то, мир. Наверное, поэтому он сделал для мира куда больше, чем мир сделал для него.

Теперь этот неэквивалентный обмен закончен: 11 апреля в Нью-Йорке в возрасте 84-х лет умер писатель, который, как заявила его вдова, фотограф Джилл Кременц, так и не оправился от черепно-мозговой травмы после падения у себя дома на Манхэттене несколько недель назад. Такие дела.

Писателя сначала звали Курт Воннегут-младший, но, когда он опубликовал свой восьмой роман «Балаган, или Больше я не одинок!», слово «младший» отправилось на помойку – а Джордж Буш, к примеру, так младшим и остался, как объяснял покойник: «Он ведь так и не повзрослел, да?». Поэтому писателя звали просто Курт Воннегут, он был американцем немецкого происхождения, изрядным циником, неисправимым курильщиком и, наверное, гением. Ну и разгильдяем, само собой.

В некрологе положено писать биографию, поэтому начать, наверное, следует так: «О, это было давно! Двести бутылок виски тому назад, две тысячи сигарет тому назад и три любовницы тому назад...», а то и еще раньше, 11 ноября 1922 в Индианаполисе, штат Индиана, родился человек, которому суждено было написать «Бойню», «Сирены Титана», «Колыбель для кошки», «Завтрак для чемпионов» и изрядно вправить мозги миллионам людей. Стоит упомянуть, что, как и положено гению, в юности он был двоечником. Этого сынка разорившегося во время Великой депрессии архитектора (за очень короткое время наша семья растеряла тысячелетнюю европейскую культуру, а во время депрессии – десятки тысяч американских долларов) наверняка выперли бы с химического факультета Корнельского университета, если бы Курт, тогда еще младший, не опередил события и не записался добровольцем в армию. В 1943 году. А уже через год, в декабре 1944 года, он попал в плен к нацистам и был отправлен в дрезденскую тюрьму.

Там он пережил знаменитую бомбежку Дрездена авиацией союзников и выжил только потому, что успел забраться в подвал скотобойни.

Упомянуть об этом стоило не потому, что иначе не появилась бы «Бойня номер пять», – просто сам Воннегут очень любил вспоминать те времена:

«Что я всегда старался делать, так это искать вещи, ради которых стоит жить на этом свете. На самом деле можно сказать, что вся моя жизнь состоит из маленьких прозрений. Например, совсем недавно я вспоминал случай с британскими офицерами. Во время войны дивизион, в котором я служил, был почти полностью уничтожен, и немцы перевезли тех, кто выжил, в лагерь для военнопленных Stalag 4B. В этом лагере было полно британских офицеров, которые были к нам невероятно добры. Мы умирали с голода и замерзали, а они кормили нас и даже для поднятия духа разыграли спектакль. Это была «Золушка», конечно же, в мужском исполнении. Мне запомнилась строчка из этого спектакля – одна из лучших вещей, которые я когда-либо слышал в своей жизни. Когда часы пробили двенадцать, Золушка повернулась к аудитории и сказала: «Боже мой! Часы уж бьют, а меня все не еб...!»

Я не могу объяснить почему, но из-за этой фразы я почувствовал, что жить все-таки стоит. И люди показались мне удивительными существами».

Жить, наверное, действительно стоило, хотя легкой эту жизнь не назовешь. После войны были и два курса в университете Чикаго – больше не выдержал, и работа полицейским репортером, и служба в компании «Дженерал Электрик», и учительство в школе для умственно отсталых детей, и суета на должности торгового представителя концерна «Сааб», и многое другое.

И книжки, конечно же, хотя что о них говорить? Их читать надо, а если кто не читает – тот сам создает себе проблемы.

Книжки эти, конечно же, любили не все. Когда Воннегут заверял нас: «Хотите, я вам что-то скажу? Мы с вами все еще живем в глухом Средневековье. У нас до сих пор тянется темное, глухое Средневековье», окружающие делали все возможное, чтобы это подтвердить. Его книги многократно преследовали в духе тех самых славных средневековых традиций. «Бойня номер пять», к примеру, в свое время попала в так называемый список вредных книг в США, ее изымали из библиотек, а возмущенные граждане просто сжигали на кострах.

Ну правильно. Воннегут, как всякий нормальный человек, быстро понял, что мир, в котором он оказался, может, и заслуживает добрых слов, но почему-то их очень нелегко подобрать.

Поэтому он предпочитал стебаться.

В «Завтраке для чемпионов» он едва ли не на первой же странице нарисовал анус, снабдив его следующим комментарием: «В пятьдесят лет я так запрограммирован, что веду себя по-ребячески: неуважительно говорю про американский гимн, рисую фломастером нацистский флаг, задики и всякое другое. И, чтобы дать представление о том, насколько я зрелый художник, вот пример иллюстраций, сделанных мной для этой книги: это – задик».

Но велик он был, естественно не потому, что рисовал задницы. В сущности, всю свою жизнь он занимался только одним – препарировал человеческую сущность. Делал он это так, как ни у кого другого не получалось, и поэтому стал для многих «человеком моего карраса». Вот результаты ему не очень нравились, поэтому приходилось прятаться за иронией, которой он владел блестяще. Однажды на съезде психиатров он заявил: «Я буду говорить смешно, причем зачастую в самых страшных ситуациях».Тем и занимался, да. О, счастливая Плоть. О, счастливая Душа. О, счастливый Рабо Карабекян.

О, счастливый Курт Воннегут.

Шутить получалось блистательно, а вот с оптимизмом было плохо. «Что это за белое вещество виднеется в курином дерьме?» «Это тоже куриное дерьмо». Отсюда и постоянная депрессия, и неудавшаяся попытка самоубийства в 1984 году, которую он сам потом многократно обстебал. Отсюда и его фирменный «воннегутовский» коктейль из фатализма, черного юмора, жесточайшего пессимизма и удивительной, детской доброты. Этот коктейль как-то удивительно точно лег на мироощущение людей с одной шестой суши, которые, стараниями великой Райт-Ковалевой, любили его едва ли не больше, чем соотечественники.

Смерть не поймала его в 2000 году, когда во время пожара в квартире он, надышавшись дымом, лишь случайно был спасен пожарными. Он вообще бегал от нее довольно удачно, настолько удачно, что еще год с небольшим назад хохмил в интервью Rolling Stone:

Я собираюсь подать иск на Brown & Williamson Tobacco Company, которая делает сигареты «Пэлл-Мэлл», и содрать с них миллиард баксов! Начиная с двенадцати лет я курил одну за одной, исключительно «Пэлл-Мэлл» без фильтра. Причем уже давно на каждой пачке Brown and Williamson берет письменное обязательство, что их сигареты непременно меня убьют. И что? Вот я благополучно дожил до восьмидесяти двух. Спасибо большое, грязные обманщики! Я вот только и мечтал дожить до того дня, когда самыми могущественными людьми на планете станут Буш, Чейни и Пауэлл!

И вот догонялки закончились.

В «Бойне № 5» он нарисовал надгробие с эпитафией: «Все было очень красиво, и никто не пострадал». Но для себя он придумал надпись покрасивее: «Если когда-нибудь я все же умру – не дай бог, конечно, – прошу написать на моей могиле такую эпитафию: «Для него необходимым и достаточным доказательством существования Бога была музыка».

Он был фантастическим писателем во всех смыслах этого слова, одним из тех, кто сделал фантастику большой литературой, тех, кто в последние годы уходит один за другим, – Лем, Шекли, Воннегут…

«Быть гуманистом означает, что ты стараешься вести себя благородно и честно, не ожидая за это ни наград, ни наказаний в следующей жизни. Когда несколько лет назад мы отмечали память Айзека Азимова, то я произнес речь и сказал: «Айзек сейчас на небесах». Я не мог придумать ничего более смешного для аудитории гуманистов. Но это сработало – они заулыбались. Если я когда-нибудь умру, то надеюсь, что кто-нибудь скажет: «Курт сейчас на небесах». Это моя любимая шутка».

Курт на небесах. Ха-ха. Такие дела.

Курт Воннегут умер.

Килгор Траут жив. Кошачья колыбель еще качается. Встретимся на Тральфамадоре. Или еще где-нибудь.

«Господи, даруй мне ясную голову, чтобы смириться с тем, что изменить не могу, мужество, чтобы изменить то, что мне по силам, и мудрость, чтобы отличить одно от другого».